Д ИКАЯ ВОДА
***
Небо плачет человеком —
босоногая слеза
пахнет детством, пахнет снегом,
обнимающим леса.
А потом во тьме кромешной,
встав в дороге на ночлег,
одинокий, поседевший
небом плачет человек.
***
Он говорит, смотря на осенний куст:
«Листья везде опали, а этот себе горит.
Воздух окрестный тёмен уже и пуст,
а здесь, на холме свет-то какой стоит!
Словно со всей округи кто-то принёс свечей
и язычков печного трепетного огня.
Словно бродил я долго где-то среди ночей,
и подошёл к окну дома, где ждут меня.
Будет мне в нём светло, буду я в нём любим,
будет совсем не страшно
вслушиваться в темноту».
Он отворяет куст, входит, чтоб вместе с ним
жить от листа к листу.
***
Ты стоишь на краешке ноября,
чуя сердцем взгляд – то стальной, то нежный.
Это бездна всматривается в тебя,
это снеговое небо тебя здесь держит,
где несётся ветер седым жнивьём,
где вороньи крики темны и глухи,
где в скворечне старой прозрачным сном
детство спит твоё на синичьем пухе.
И когда от боли кривишь ты рот,
снег подходит тихо — целуя, лечит,
а потом во мраке тебя ведёт
через сад к мерцающей той скворечне.
Приснилось
Он сидит за длинным ночным столом,
в одиночестве медленно ест картофель,
посыпая солью его, потом
он глядит в окно, и вижу я только профиль
скорбный, сумрачный…
А за окном зима
или Господне лето – дождя шуршанье…
На стене пиджак обнимает тьма
нежно, как будто в немом прощанье.
Ни вина, ни хлеба нет на его столе.
В пустоте лишь горе скрипит дверями.
Он берёт картофелину всю в золе
и начинает плакать
светящимися слезами.
***
Февраль бесснежный. Серые заборы.
Продрогшие деревья на ветру.
Порожние дневные разговоры
и тёмная досада поутру,
что и во снах всё те ж слова и лица,
и улицу вбирает пустота…
Но как жива упругая синица,
вспорхнувшая с дорожного креста!
И как чисты оконный свет вечерний
и женщина, что детское бельё
заносит в дом и слышит смех дочерний.
Что ж, говори! И начинай с неё…
***
Из какого глядим мы покоя,
если в злой суете бытия
вдруг на нас налетает такое:
«Боже мой, что здесь делаю я?!»?
Из какой тишины безмятежной
слышим гам у базарных ворот,
лай собак, одинокий неспешный
захолустного времени ход?
Значит, кто-то берёт нас легонько
в чудотворное небо своё
на секунду нездешнюю, только
нам до смерти хватает её.
***
Такая во сне уязвимость,
как будто бы сняли с меня
ладони Божественной милость
среди бесконечного дня,
в котором ни ветки, ни птицы,
ни тёмного дома вдали…
Но можно и здесь заручиться
угрюмой поддержкой земли.
Но можно и здесь надышаться
игольчатым воздухом впрок,
на гиблом ветру удержаться
за светлый репейный комок,
его золотые ресницы
в руке шевельнулись моей,
чтоб в линию жизни вцепиться,
не дав улетучиться ей.
***
В самих себе мы — дикая вода,
не знающая музыки и слова.
Над нею жизнь проходит без следа,
без всякого прибытка и улова.
Она нема, она глуха, как сон,
по ней скользят событья-водомерки.
И если мир в ней как-то отражён,
то это просто судорога ветки
и всплеск огня, и детский влажный рот,
скользнувший над, смеющийся, и снова
приходит смерть – и тут вода встаёт,
перетекая в музыку и слово.
У колодца
…И осветлённою водою
польёшь, как водится, орех,
хоть снег струится над землёю
из всех пробоин и прорех.
Очнёшься,
странную картину
увидишь, воротом скрипя, —
пустое дерево и зиму,
и в ней печального себя.
***
В заселённых небесах
топят глиняные печи
те, кто слово, сон и прах,
кто ушёл от нас далече.
Чинят сети, вяжут лук,
и, прижав доску ладонью,
молотком всё тук да тук
дед, которого не помню.
И шуршат веретеном,
и подушки набивают —
в приоткрытое окно
пух гусиный уплывает
в день посмертный или в ночь,
воздух спящий не тревожа…
Мне бы надо им помочь,
не сейчас –
потом, попозже.
***
Хоть жизнь проста,
как хлебный ломоть в миске,
как яблоко рябое на столе,
но чувствуешь порой, что где-то близко
чудесное творится в полумгле.
И что оно? Смещённый угол зренья?
Незыблем быт и все предметы с ним.
А хлеба вздох и яблока свеченье
лишь держатся вниманием твоим.
***
И в слово лёгкое вместишь ты напоследок
косматый промельк придорожных веток,
на пальце мёд и варежку в снегу…
Куда-то вдаль над местностью печальной
оно плывёт ладьёю погребальной,
а ты в траве сидишь на берегу.
Но будет день и будет ночь кривая,
и ты пойдёшь, пути не разбирая,
водой ли, глиной, воздухом во мгле.
А там зима растёт из рукавицы,
и снег встаёт, и вспорх синичий длится,
и твёрдый мёд сияет на столе.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сергей ПАГЫН. Родился в 1969 году в молдавском городе Единцы в семье служащих. Стихи начал писать в 13-летнем возрасте. В 1986 году в районной газете была опубликована первая подборка стихов. Поскольку литература привлекала с детства, после окончания десятого класса поступил на филологический факультет Бельцкого пединститута. Будучи студентом, продолжал писать стихи, печатался в студенческой многотиражке и городской газете.
После окончания пединститута работал в районной газете – сначала в качестве корректора, а затем заведующим отделом писем. Был редактором литературной страницы.
Работал так же сапожником и торговым агентом.
С 2000 года — главный редактор регионального периодического издания «Норд-инфо».
Автор четырех стихотворных сборников. Член Ассоциации русских писателей республики Молдова.
Флюгер 